Всеволод Михайлович ГАРШИН ATTALEA PRINCEPS.
В сказке-аллегории «Attalea princeps» рассказывается о прекрасной пальме, томящейся в теплице. Она не может привыкнуть, как другие растения, к своей красивой тюрьме и тоскует по родному южному солнцу. Хотя Attalea догадывается, что серенькое пасмурное небо, которое она видит сквозь стекла теплицы, не может заменить ей солнечного неба родины, она решается начать борьбу за свое освобождение. Собратья пальмы по теплице, узнав о ее намерении, называют ее «гордячкой», а ее мечты о свободе — «глупостями».
Пальма выломала рамы теплицы и вырвалась на свободу, но стужа и ненастье чужого края погубили ее. Умирая, она восклицает: «Только-то!».
Конец рассказа некоторыми современниками Гаршина был воспринят как свидетельство скептического отношения его автора к революционной борьбе. На этом основании Салтыков-Щедрин не принял «Attalea princeps» в «Отечественные записки».1 Такой вывод, конечно, не совсем справедлив.
Основная мысль рассказа «Attalea princeps», очевидно, может быть выражена следующим образом: цель борьбы — свобода и сама борьба — прекрасны, результаты ее — пока что ничтожны. Но несмотря на это, бороться надо.
Все́волод Миха́йлович Га́ршин (2 (14) февраля 1855, имение Приятная Долина, Бахмутский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя — 24 марта (5 апреля) 1888, Санкт-Петербург, Российская империя) — русский писатель, поэт, художественный критик.
Гаршин узаконил в литературе особую художественную форму — новеллу, которая получила полное развитие впоследствии у Антона Чехова. Сюжеты новелл Гаршина несложны, они построены всегда на одном основном мотиве, развёрнутом по строго логическому плану. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определённости. Отсутствие действия, сложных коллизий — характерно для Гаршина. Большинство его произведений написано в форме дневников, писем, исповедей
Драматизм действия заменён у Гаршина драматизмом мысли, вращающейся в заколдованном кругу «проклятых вопросов», драматизмом переживаний, которые и являются основным материалом для Гаршина.
Необходимо отметить глубокую реалистичность гаршинской манеры. Для его творчества характерны точность наблюдения и определённость выражений мысли. У него мало метафор, сравнений, вместо этого — простое обозначение предметов и фактов. Короткая, отточенная фраза, без придаточных предложений в описаниях. «Жарко. Солнце жжёт. Раненый открывает глаза, видит — кусты, высокое небо» («Четыре дня»). Широкий охват социальных явлений не удавался Гаршину, как не удавалась и более спокойная жизнь писателю поколения, для которого основной потребностью было «претерпеть». Не большой внешний мир мог он изображать, а узкое «своё». И это определяло все особенности его художественной манеры.
«Своё» для поколения передовой интеллигенции 1870-х годов — это проклятые вопросы социальной неправды. Больная совесть кающегося дворянина, не находя действенного выхода, всегда била в одну точку: сознание ответственности за зло, царящее в области человеческих отношений, за угнетение человека человеком — основная тема Гаршина. Зло старого крепостного уклада и зло нарождающегося капиталистического строя одинаково наполняют болью страницы гаршинских рассказов. От сознания общественной несправедливости, от сознания ответственности за неё спасаются герои Гаршина, как и он сам это сделал, уходя на войну, чтобы там, если не помочь народу, то по крайней мере разделить с ним его тяжёлую участь…
В этом было временное спасение от мук совести, искупление кающегося дворянина («Все они шли на смерть спокойные и свободные от ответственности…» — «Воспоминания рядового Иванова»). Но это не было разрешением социальной проблемы. Выхода писатель не знал. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло.
