«Волки и овцы» (Малый театр)История создания
К этому времени А. Н. Островский — не просто известный русский драматург, он — признанный бытописатель российской жизни, прижизненный классик, пьесы которого постоянно идут на сценах императорских театров и частных провинциальных трупп. Его новых произведений ждут и актеры, мечтающие о ролях в них, и зрители. Еще когда в 1862 г. обновляли плафон вокруг главной люстры в императорском Александринском театре в Санкт-Петербурге, на нем по высочайшему распоряжению появились портреты лучших отечественных драматургов — Фонвизина, Грибоедова, Гоголя и Островского. Три великих классика русской литературы и один живой современный автор — он, Александр Островский. И Островский, прекрасно осознавая свою значимость, искал сюжеты, чтобы переложить их для театральной сцены. И сюжеты не заставляли себя ждать. Российская история на них богата.
В октябре 1874 г. вся Россия была потрясена преступлением и последующим судом: на крупных мошеннических аферах попалась начальница Московской епархиальной Владычне-Покровской общины и игуменья Серпуховского женского монастыря мать Митрофания, в миру известная как баронесса Прасковья Григорьевна Розен. Причем, как выяснилось, деньги потребовались игуменье не на личную жизнь, а на расширение монастыря и его обители, а также баготворительные нужды от монастыря. Но поскольку на благотворительность монастырских денег явно не хватало, игуменья прибегла к аферам и вымогательствам, используя подложные фиктивные документы и сама подделывая чужие подписи. Поэтому Святейший синод стал заступаться за «честную» аферистку: она-де действовала не в личных корыстных интересах, а целью была — благотворительность (только и остается сказать: хороша же благотворительность за счет уворованных чужих денег!). Суд над духовным лицом — это всегда двойной скандал: и церковный, и гражданский. А тут сошлось всё: и знатное происхождение, и высокий церковный сан. Церковников православное, не отделенное от церкви государство старалось не привлекать к суду и излишнему общественному вниманию. Однако на этот раз аферы приобрели такой масштаб, что скрыть преступление оказалось невозможно. Баронесса-игуменья не только занималась вымогательством денег при помощи фальшивых писем и векселей, но еще, как выяснилось, руководила большой агентурной сетью, которая на нее «работала». В своей речи на суде гражданский истец адвокат Фёдор Никифорович Плевако назвал подсудимую волком в овечьей шкуре. Дословно слова Ф. Н. Плевако звучали так: «Овечья шкура на волке не должна ослеплять вас. Я не верю, чтоб люди серьёзно думали о Боге и добре, совершая грабительства и подлоги».
Дело игуменьи кончилось ссылкой её в Сибирь.
Характер этой «святоши» привлек внимание драматурга. Однако Островский хорошо понимал, что цензура ни за что не пропустит на сцену образ игуменьи-рэкетирши. Поэтому замахиваться на церковный пласт автор даже не стал. С самого начала он, решив использовать образ Прасковьи Григорьевны Розен, заменил ее высокий церковный сан на мирянку-помещицу. Тем более, что у него и тут прототип был, что называется, под рукой: соседка по имению Щелыково помещица Молчанова в селе Покровском — ну ничем не хуже…
Название выросло сразу — по пословице: «Ловит волк, ловят и волка». А в процессе работы Островский придумал другое: «Волки и овцы». Хищники и их жертвы. В таком варианте напрочь ушла тема возмездия за преступления. Выяснилось, что драматург и в этом оказался прав: несмотря на приговор суда, в Сибирь игуменья Митрофания так и не была отправлена.
В начале 1875 года Островский сел за работу. Сохранились его письма драматическому артисту Петербургской императорской труппы Ф. А. Бурдину и драматургам А. А. Потехину и В. И. Родиславскому, в которых он рассказывал о ходе работы над пьесой, называя ее уже "Волки и овцы".
Пьеса была завершена вчерне в апреле 1875 г., а к осени закончена полностью.