Евгений ЕВТУШЕНКО(из Триптиха «Суламифь»)
1. Наутро
И когда уже утро настало,
и уста разомкнулись устало,
то повисла младенчески слюнка
между губ серебристо, как струнка.
Вся искрилась, дрожа тихо-тихо,
как светящаяся паутинка,
помня сладостно и солено
Суламифь и царя Соломона,
понимая совсем неигриво,
что наступит мгновенье разрыва.
И, держа на дистанции лица,
мы боялись пошевелиться,
чтоб замедлить чуть-чуть погибанье
слабой ниточки между губами.
1999. Талса, Оклахома
В ночь перед Рождеством в своем переделкинском доме на улице Гоголя Евтушенко собрал друзей. Не столько по поводу светлого праздника, сколько по причине своего отъезда в Штаты — в университете, где Евгений Александрович преподает (не только русскую литературу, но и кино), начинается новый семестр.
В том, что этот университет находится в Америке, а не в России, вины Евтушенко нет. А вот за державу обидно. Хотя это чувство — уже как привычный вывих…
Между тем под одного Евтушенко можно было бы открыть целый гуманитарный вуз, что-то вроде знаменитого ИФЛИ, воспитавшего не одно поколение писателей и ученых. Но «лишние» деньги у нас предпочитают тратить в лучшем случае на хоккейные команды…
Сегодняшний Евтушенко поражает прежде всего невероятной трудоспособностью (между прочим, ему уже за семьдесят). Даже в сочельник за праздничным столом он позволил себе совсем немного любимого грузинского вина, потому что ночью должен был работать, — упорно доделывает гигантский труд: антологию десяти веков русской поэзии. А еще в последнее время закончил два киносценария (один хотят ставить итальянцы), ездит с выступлениями по всему миру (и прежде всего — по России), собирается сесть за новый роман и чуть ли не каждый день пишет стихи.
За праздничным столом Евгений Александрович прочитал все, что вы найдете на этой странице (плюс кое-что непоместившееся). А одно стихотворение — последнее в подборке — не слышал еще никто. Он написал его, когда гости уже разошлись, а до самолета оставалось часа три…
Новые стихи Евтушенко мне кажутся действительно новым его этапом. При характерном для этого поэта мгновенном отзыве на происходящее в мире они все же менее публицистичны, чем стихи 90-х. Скорее вспоминается смелая исповедальность его ранней лирики.
То, что ему сейчас так пишется — и многое из написанного можно назвать именно лирикой (а по Гете лирика — «поэзия поэзии»), — не награда ли это поэту за бескомпромиссность его гражданской позиции? Кстати, такая награда выше любой самой престижной литературной премии…
Олег ХЛЕБНИКОВ
