Сергей АверинцевДуховные стихи
и переводы
Читает автор
Сторона 1 — 26.40
ДУХОВНЫЕ СТИХИ
Стих о святой Варваре
Стих о Благоразумном Разбойнике
Что нам делать, Раввуни, что нам делать?...
Statera facta еst corporis
Стих об уверении Фомы
L'enfer, c'est les autres
Неотразимым острием меча…
Сторона 2 — 26.04
ПЕРЕВОДЫ
Роман Сладкопевец
О жизни монашеской
А. Сен-Викторский
Гимн о святых апостолах
Аноним
О бренности мира
И.-В. Гете
Первоглаголы. Учение орфиков
Ф. Гельдерлии
Любовь
Г. Тракль
Песнь о Европе. Солнце
Звукорежиссер Л. Должников
Редактор Т. Тарновская
Говорить о своих стихах — дело несообразное. Начать с того, что и не знаю и не могу знать, впраду ли это стихи, существуют ли они как стихи; о чужих стихах я мо¬гу судить, но себе никто ее судья. Далее, уж если это стихи, они должны сами стоять за себя, сами говорить все, что должно быть сказано и чего никакая проза за них не скажет.
Несколько слов о том, чего я хотел.
Стихи духовные» не совсем то же самое, что стихи «религиозные». Bo-первых, это понятие более строгое, непреложное, окончательное, в некотором добром смысле — более жесткое. Духовные стихи относятся к религиозной поэзии почти так, как икона — к религиозной живописи. Во-вторых, именно поэтому понятие духовных стихов предполагает определенную степень внутренней анонимности. И здесь дело обстоит так же, как с иконой; мы можем знать имя мастера, написавшего икону, можем распознавать в ней личные черты его искусства, его «руку», — но даже тогда икона остается анонимной, поскольку не является ни самовыражением биографической индивидуальности, ни фиксацией переменчивых душевных состояний. Икона «духовна» постольку, поскольку не «душевна»; «психологию» в икону не пускают. В духовные стихи — тоже. Традиция дает наименование духовных стихов фольклорному твор¬честву безымянных странников, слепцов, нищих, «калик перехожих»; там есть анонимность в буквальном смысле. Но внутренняя анонимность — в том, чтобы я отказался от всего, что является лишь моей эмоцией, хотя бы эмоцией религиозной, сосредоточившись на духовной реальности как таковой. Если я пишу духовные стихи, моя поэзия должна неотрывно смотреть на свет перед собой, не оглядываясь на меня. Забыв про меня.
Здесь требуется особая осторожность. Уйти от своего «я» можно по двум разным дорогам, которые несхожи между собой, как смерть и жизнь. Бывает анонимность маски, анонимность личины. Можно заговорить из-под дичины чужим, выдуманным голосом, не беря не себя от¬ветственности ни за одно слово, подменяя исповедание — игрой. Мы знаем, как это называется — стилизацией, литературной имитацией. Но кощунство превыше всех кощунств — воззвать этим поддельным и потому ничьим го¬лосом к Богу; небытие не смеет обратиться к Тому, Кто в Писании, в Книге Исхода, назван «Сущим». В той же книге сказано, что Моисей говорил с Господом «лицом к лицу» — да, лицом к лицу, а не личиной к личине. И вот перед нами три слова одного корня: лицо, личность, личина. Может быть, хорошо, что слово «лицо». в отличие от слова «личность», имеет конкретное юри¬дическое звучание, наводящее на мысль о таких простых и недвусмысленных актах, каково, например, принесение сви¬детельства. «Да, да»: «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого. Ручательство, которого нельзя поворачивать то так, то эдак, — «да, да»; «нет, нет» — приносимо не романтической личностью, а юридическим лицом. Что до личности, она всегда немного «сверх этого»: она вмешает много возможностей, она окрашивается и перекрашивается в переменчивые тона биографической атмосферы. Но сочинитель духовных стихов, отказываясь лелеять свою лич¬ность, должен пуще всего бояться личины, хотя бы весьма истовой и благостной. Его внутренняя анонимность не затушевывает, а до предела обнажает ситуацию, ког¬да он, не защищенный уже ничем, приносит свидетельство. От своего лица. Поэтому – самые простые слова. Хотелось бы – по канону; но без стилизации. Я даже не посмел буквально воспроизвести ритм старых духовных стихов, заменив его иным, более угловатым. У старины я хотел учиться строгости, а не «приемам». Единственное, что намеренно цитатно, — это некоторые заглавия, такие как «Стих о свя¬той Варваре», «Стих о Благоразумном Разбойнике». Святая Варвара, дочь язычника Диоскора, — раннехристианская мученица, из традиционного жития которой взято противопоставление двух окон и трех окон, евхаристиче¬ская образность («я вкусила от ломимого хлеба» и и мотив усекновения главы дочери рукой родного отца. Без сомнения, читатель сам узнал несколько библейских полуцитат. Для описания безнадежно стабильного мира, каким его видит язычник Диоскор, использовано начало Еккле¬сиаста (1, 3 и 1, 15). Варвара цитирует Песнь песней 2, 9 («Друг мой... заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку») и 5. 2 («Голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою»); применение этих мест к лицу Иисуса Христа освящено традицией. Позднее она же вспоминает Откровеннее Иоанна 14, 3 («...и никто не мог научиться сей песни»). И еще одно примечание — в совер¬шенно ином роде. 21 сентября 1949 года девушка в одной из московских тюрем ожидала приговора. (Судебного процесса не было: ей предстояло быть вызванной для «озна¬комления» с приговором ОСО). Она думала: «Ведь я ни в чем не виновата; отпустить меня не отпустят, но дадут лет пять, я молода жизнь будет продолжаться», выясни¬лось, однако, что приговорили ее к 25 годам лагерей; продолжаться у ее жизни шансов не было. Она вошла в «бокс»: она чувствовала одно — все кончено, все распалось, все перестало быть реальным. Реальным было одно: 21 сентября — церковный праздник Рождества Богородицы. И она стала петь, петь все богородичные песнопения, какие помнила... По обычаю старых художников, писавших где-нибудь в уголочке священной сцены знакомый профиль, я ввел отголосок ее пения в строки: «Я слышу, как поет дева...», — и прочая, до конца фразы.
«Благоразумным Разбойником» в русской традиции на¬зывают того, кто был распят по правую руку от Христа, в свой смертный час покаялся и был прощён. Стихотворение начинается чуть модифицированной цитатой из Песни песней 8, 6, которая проходят затем, чередуясь с ос¬новным текстом по принципу антифонов. В римскую процедуру распятия бичевание входило обычно как предвари¬тельный момент.
«Раввуни» — почтительное арамейское обращение; так обращается к Христу Магдалина в Евангелии от Иоанна. "Statera facta est corporis" - слова из гимна латинского поэта VI в. Венанция Фортуната на Страстную Пятницу; крест, на котором распят Христос, уподобляется весам, отмеряющим выкуп за грехи людей. Верили, что Голгофа — середина земли и место погребения главы Адама. «L'enfer, с'est les autres» (« Ад – это другие») — часто цитируемая сентенция из пьесы Сартра «За запертой дверью». «Услышь, Израиль!»' — слова, которыми в Библии (Второзаконие . 6, 4) вводится исповедание абсолютного единства Бога.
С.Аверинцев
