СОЗВУЧИЯ УТРЕННИХ МИРОВСтихи русским поэтов начала XX веов
Стороне 1
ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ
Я пюбпю (из «Трилистнике замирания)
Двойник
Май
Трилистник огненный
(Аметисты. Сизый закат, Январская сказка)
Снег (из«Трилистнике ледяного»)
Трилистник бумажный
(Спутнице. Неживая, Офорт)
Тоска немедленных капель
Первый фортепианный сонет
Миражи
Гармония
Солнечный сонет
Сентябрь
Ноябрь
Майская гроза
ИГОРЬ ОЗЕРОВ, чтение
Сторона 2
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
Шестое чувство
Память
Орел
Перед ночью северной...
Из цикла «Озеро Чад»
Лес
Думы
Заблудившийся трамвай
Восьмистишье
Выбор
ВЕЧЕСЛАВ ПОПОВ, чтение
Составитель А. Плахов.
Режиссер А. Иовлев
Редактор В. Заветный
Жизнь Иннокентия Анненского (1855— 1909) бедна событиями. Она укладывается в короткий послужной список. Преподаватель латыни и греческого, директор Николаевской мужской гимназии, из которой вышли известные поэты Николай Гумилев, Вс. Рождественский, инспектор Петербургского учебного округа, за несколько часов до смерти узнавший об отставке по его собственному прошению. И – одинокая кончина в подъезде Царскосельского (Витебского) вокзала от паралича сердца. Корректный чиновник с высоким крахмаленным воротничком. Мягкий администратор. Добросовестный педагог, энтузиаст классического образования.
По службе он карьеры не сделал. Начальство его не жаловало за потворство вольномыслию. Но у него была единственная, великая и тайная страсть – стихотворство. Оно долгое время оставалось тайной даже для близких. Первую тоненькую книжку его стихов, опубликованную в 1904 году под псевдонимом Ник. То («Никто»), заметили не многие любители поэзии. Правда, среди них А. Блок и В. Брюсов, Вторая — «Кипарисовый ларец» (1910) — вышла ужа посмертно. Известность пришла к Анненескому после издания этой книги. Но он уже покоился на Казанском кладбище в Царском Сале. Так закончился скромный путь Анненского-человека. Литературная же его судьба во всех отношениях необычна. Внутренняя жизнь Анненского богата и интенсивна. К творчеству он относился трепетно; «Но я люблю стихи — и чувства нет святей: так любит только мать, и лишь больных детей». По первой книге и немногим другим публикациям о нем судили как о «молодом поэте». «Молодому поэту» шел 54-й год. Он был на 5 лет старше Чехова. Писать стихи начал раньше, чем первые русские символисты — В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, — главная его книга «Кипарисовый ларец» была издана, когда символизм уходил в прошлое и на сцену вышли шумные футуристы во главе с Маяковским. Когда один из его учеников, Г умилев, закладывал основы поэтической шко¬лы — акмеизма. Анна Ахматова запоем читала гранки «Кипари¬сового ларца». Для нее он на всю жизнь остался Учителем. Юный В. Маяковский на даче у К. Чуковского наизусть, правда, с некоторой иронией, распевал стихи Анненского. Маяковскому они тоже были нужны. Исследователи нашли в его поэзии следы этого освоения. Есть они и у Б.Пастернака. Редкая статья или интервью Арсения Тарковского обходится без упоминания Анненского. Это один из близких ему поэтов. Не прошла мимо него и молодая поэзия поколения 1960-х годов.
Анненский обостренно чувствовал фантастику реального в жизни и в литературе. Его томил страшный мир обыденности, житейской суеты, мелочей. Они приобретали порой устрашающие формы. Символы его основаны на ощущениях и настрое¬ниях, пробуждаемых действительностью, которая окружает сов¬ременного ему человека. Поэтому его лирика психологична в особом — философском смысле. Он чувствовал и грубую прозу жизни, и тоску человеческого сердца, столкнувшегося со страшным миром, и умел увенчать их обобщающим символом. Лиризм Анненского был беспо¬щаден. Он позволял в минуту прощания с любимой женщиной заметить: «Господи, я и не знал, до чего она некрасива». Он был мастером точного эпитета, наблюдённой детали, графиче¬ски четной линии, переходящих, однако, за грань простейшей изобразительности. Открытие Анненского были связаны прежде всего с тем, что он не изобретал новые образы, а прокладывал новые пути, по которым живая жизнь входила в поэзию. Сам символ — продольное обобщение — он сделал эмоционально и психоло¬гически достоверным. Зыбким чувствам сумел придать чуть ли не материальную предметность. В будничном слове разглядел фантасмагорию страшного мира. Он прислушивался к сло¬варю интеллектуального обихода, который создавало время, и сумел найти в нем токи непосредственной жизни, сделать его заразительно эмоциональным и, следовательно, поэтическим. Наконец, он изощрил психологическую наблюдательность до того предела, где она граничит с аналитичностью художественной прозы. Скромный чиновник Министерстве народного просвещения оставил ценнейшее литературное наследство. Подвиг Анненского, совершенный втайне, с великой скромностью и самоотверженностью, живет в русской литературе.
.
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ (1886 — 1921) прожил короткую, но бурную жизнь. Сын скромного корабельного врача, он сам создал свою жизненную и литературную биографию. Некрасивый и тщедушные мальчик с косящими глазами, «серый лебеденок», как написала о нём однажды Анна Ахматова, он стал певцом отваги и мужестве. Сам прошел путь, полный опасностей, приключений, неожиданных поворотов судьбы. Родился в Кронштадте. Несколько лет с семьей жил в Тифлисе, потом в Царском Селе — учился в той самой гимназии, где директорствовал Иннокентий Анненский, по словам Гумилева, — «Спокойный и учтивый, слегка седеющий поэт». Закончив гимназию он продолжил учение то в Морском корпусе, то е Петербургском университете, наконец, во Франции — в Сорбонне слушая лекции по французское литературе. Учение, неожиданно прерванное страстью к путешествиям – от первого учебного плавания до тайной – от родителей – поездки в Египет и Судан. А позже в Аиссинию, Италию и снова в Африку — уже в качестве начальника экспедиции Академии наук. На первую мировую войну он ушел добровольцем — в самом непрестижном качестве вольноопределяющегося. Звание унтер-офицера, а потом и офицерский чин прапорщика заслужил в боях. Человек большого личного достоинства и отчаянной храбрости, он стал конным войсковым разведчиком, был наг¬ражден двумя солдатскими Георгиевскими крестами. Превратности мировой войны заносили его е Финляндию, Швецию Норвегию, Париж, Лондон. В начале 1918 года через Скан¬динавию он вернулся в Петроград. С этого времени начинается самая плодотворная его лите¬ратурная деятельность. Первые книги «Путь конквистадоров» (1905). «Романтические цветы» (1908) и в меньшей степени «Жемчуга» (1910) были подражательны. Он шел следом за символистами. Но уже в ранних книгам, еще не совершив ни одного путешествия и не испытав выпавших на его долю приключений он предначертал свою будущую судьбу:
Как конквистадор е панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду.
То отдыхая в радостном саду,
ТО наклоняясь к пропастям и безднам.
Пройдет несколько лет, и он наполнит эту декларацию конкретным содержанием. Построит свою жизнь так, чтобы на себе испытать все превратности и мужественные радости путешественника и воина. Книжная экзотика и фантастика его стихов, первоначально, может быть, отчасти навеянная Киплингом, Лоти, Стивенсоном, сомкнётся с реальностью им самим увиденного, почувствованного, додуманного. Ранние его книги не привлекали широкого внимания. Но со временем он сумел занять особое место в поэзии и как теоретик новой школы — акмеизме, и, в особенности, как поэт, прививший русской поэзии и необычные для нее темы и ту решительную, мужественную, героико-трагедийную поступь стиха, которую потом усвоит молодой Николай Тихонов и сделает в «Орде» и «Браге» достоянием советской поэзии. В 1918 — 1921 годах наступает самая деятельная пора жизни Н. Гумилева. Он сотрудничает в горьковской «Всемирной ли¬тературе», много переводит, читает лекции, в том числе на Балтфлоте и в Пролеткульте, ведет занятия Студии «Цеха поэтов». Избирается председателем Петроградского отделение Всероссийского союза поэтов. Выпускает лучшие свои поэтиче¬ские книги «Костер» (1918), «Шатер» (1918), «Огненный столп» (1921). Гумилев принес в русскую поэзию экзотику дальних стран (Ближнего Востока, Африки), романтику морских путешествий и приключений, рыцарской доблести, мифологию древних цивилизаций. А в последних своих стихах и ощущение всемирности, космичности человеческого бытия. Эстет по убеждениям, как человек он чувствовал трагедийную подоснову начавшегося XX века, предощущал масштабы его катаклизмов. Вместе с тем — этого требовало теория акмеизма — его стих отличался строгостью формы, объективностью повествования, четкостью построения. Он конкретен, энергичен, увлекателен. Гумилев на новой почве возрождает романтическую балладу с пружиной острого сюжета, насыщает её энергией и мыслью. Все это было ново и необычно для поэзии начала века. Гумилев и как поэт, и как учитель поэтов, и как организатор культурной жизни Петрограда стал видной и влиятельной фигурой. Даже его гибельная ошибка, приведшая к ранней и трагической смерти, а позже к искусственному изъятию его поэзии из широкого обращения, не лишила, ее привлекательности и обаяния. Она подспудно распространялась, жила, действовала.
Она, несомненно, повлияла на мужественность интонации не мужестве*иые «нтонацчч поэтов предвоенного и военного поколения — от К. Симонова до С. Наровчатова и А. Межирова. Возвращение Гумилева к широкому читателю и слушателю поэзии естественно и справедливо.
Адольф Урбан
