Ахматова А. А. - «Новогодняя баллада» 1923 годИ месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои,
Мы Новый встречаем год,
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши первый стакан,
Был важен и недвижим:
"Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим",
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив Бог весть о чем,
Воскликнул: "А я за песни ее,
В которых мы все живем".
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: "Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет".
читает автор
Анна Ахматова, русская поэтесса, снискавшая славу еще до начала первой мировой войны, как будто была избрана самой судьбой испытать неосознанную и просто унаследованную от прошлого ее современниками систему ценностей сперва под действием той волны энтузиазма, которая захлестнула массы в предвкушении грядущего коммунистического рая, а затем в условиях безумного репрессивного режима - сталинского тоталитарного государства.
Как и некоторые другие поэты ее поколения, Анна Ахматова оказалась в положении, когда сочинение стихов ставило под угрозу само ее существование. Вопросы, в иное время представляющие собой лишь тему для интеллектуальных раздумий, стали вопросами жизни и смерти. Писать или не писать - и то и другое решение в равной степени могло обернуться для нее или, хуже того, для ее сына тюрьмой и гибелью, ибо уже превратилось из факта личной жизни в акт политический. То, что вопреки всякой логике поэт пришел к пониманию, что в такое время у него нет иного выбора - он должен продолжать заниматься своим ремеслом даже против собственной воли, а также то, что это величайшее испытание еще раз подтвердило жизнеспасительную силу поэтического слова, может служить ответом тем, кто ставит под сомнение роль литературы.
Обстоятельства личной жизни Ахматовой подготовили ее к исполнению этой задачи. Ей рано пришлось убедиться в том, что, даже пожертвовав своим поэтическим даром, ей все равно не стать тем, кем она не была, - обычной женщиной. Лишь в конце жизни, вполне приняв ту предначертанную и трагическую роль, которая открылась ей еще в детстве, сумела Ахматова отдаться простым повседневным радостям семейных отношений, в которых находит себя большинство женщин. Глубокое духовное общение, недоступное многим людям, легко давалось ей, как и вообще все необычное, чего нельзя сказать о повседневном. Ее браки были несчастливыми, а отношения с сыном и приемной дочерью весьма сложными. Когда у Ахматовой установились более простые, человеческие отношения с внучкой Аней Каминской и подругой Ниной Ольшевской, она очень этим дорожила. Ей было важно знать, что наконец-таки и она может стать не только прозорливой и всепонимающей женщиной, но и просто бабушкой и подругой.
Но право быть не только тем, кем она была по природе, Ахматова обрела, всецело отдавшись своему главному предназначению - поэта. И признание ею своей роли после краха личной жизни означало, что впоследствии, когда она подвергалась нападкам, ей уже не нужно было спрашивать себя о мотивах своего творчества и открывать для себя истину, что поэзия была для нее единственным верным источником силы. В этом и ее слабость, ведь поэзия была для нее единственной дорогой жизни, но одновременно и сила, потому что она нашла свое истинное воплощение.
С самого начала Ахматова ощущала необходимость выразить женский взгляд на мир в такой культурно-исторической обстановке, где женские голоса, хотя уже различимые, звучали редко и едва слышно и где женщины все еще пребывали в заблуждении, что для того, чтобы быть наравне с мужчинами, нужно быть похожими на них. Глубоко верующая и вместе с тем страстная женщина, не порывавшая со своим естеством, Ахматова не могла согласиться с той ложной доктриной, в которой физическое влечение противопоставлялось Божественному замыслу. Она отвергала такое отношение к своему полу, которое делило женщин на "чистых" и "падших" и причинило столько страданий в прошедшем столетии. Когда в своей поэзии она попыталась примирить эти два начала, то на многие годы прослыла "полумонахиней, полублудницей".
Жизнь и творчество Анны Ахматовой отражает рост ее понимания и самопознания. Если бы на какой-то миг она потеряла способность превращать сырье своей жизни в поэтическую биографию, то оказалась бы сломленной хаотичностью и трагедийностью происходившего с ней. Триумфальное шествие в конце жизни по Европе - Таормина и Оксфорд - было для Ахматовой не столько личной победой, сколько признанием внутренней правоты поэта, которую отстаивала она и другие. И почести, которыми осыпали ее на Сицилии и в Англии, воспринимались ею не только как личные - они воздавались и тем, кто не дожил до этого, как Мандельштам и Гумилев. Она принимала их как поэт, познавший, что на самом деле значит быть русским поэтом в эпоху, которую она называла "Настоящим Двадцатым Веком".
